Е. Берсье
«Сын Человеческий не для того пришёл, чтобы Ему служили, но чтобы послужить». Мат. 20:28
– Братья! Посланничество Христа приближалось к концу. В то время, когда Он созерцал Свой крест, ученики Его мечтали о славе Его. Их возбуждённое воображение ожидало развязки перемены „теофонии“, которая преобразила бы Того, в Котором они признали бы обещанного Израилю Мессию.
Крайняя скромность Христа всегда была для них предметом соблазна. Постоянно они просили Его объявить о Себе, проявить всё Своё величие, показать, наконец, что Он Сын Божий. Ответы, которые давал Христос на эти просьбы, не уменьшали этого, так сказать, их плотского энтузиазма. Вот Он возвратился в Иерусалим; они не сомневаются, что победа близка. Чудное зрелище славы Мессии разгорячает их мысли. Они уже заранее видят восстановленный Иерусалим, побеждённых язычников и их Учителя, судящего мир. Двое из них хотят обозначить себе первое место в этом царстве победы; они посылают свою мать ходатайствовать об этом перед Христом. Бедная женщина, под влиянием материнской гордости, наивно соглашается. По этому-то поводу Христос и произнёс слова приведённого мною выше текста, который показывает, какая неизмеримая бездна отделяла мысль Христа от мысли Его Апостолов. Был ли Он понят ими? Очевидно нет. Это слово — „служитель“, как и многие другие, проникли медленно в их ум. Сколько раз Божественный Сеятель бросал подобные слова в поле мира, предвидя, что нужны века, чтобы они могли прорасти и принести свои плоды. Теперь попробуем посмотреть, хорошо ли и мы сами вникнули в смысл их.
Идеал земного величия заключается в том, чтобы нам служили. Нигде, может быть, Этот идеал не был осуществлён с таким тщеславием, как на Востоке. Во все времена, это была страна повержения одного человека пред другим, страна рабского унижения. По известному знаку, сгибались головы, и толпа преклонялась. Эти знаки унижения, которыми мы теперь возмущаемся, там— вещь обыкновенная. Там труд, по-видимому, столь не свойствен человеку высшего общества, что невольники исполняют для него все тяжёлые обязанности в жизни,
предоставляя ему только пользоваться удовольствиями вместе с гордостью властвованья. В древних азиатских государствах мы часто встречаем слабых властителей, которым прислуживают тысячи людей, и Рим, в эпоху своего падения, думая укрепить свой престиж, подражал этим нравам.
Несомненно, что Иудея была, однако же, против таких примеров Изысканная роскошь Соломона, смешанное подражание ему маленьких властителей, его соседей, составляют исключение в истории еврейства. Израиль не напрасно хранил великий закон о труде начертанный в его десятисловии; его полководцы, в славное время войн за независимость, так же, как и его знаменитые пророки, не надевали на себя пышных одежд изнеженной восточной роскоши. И, однако ж, идеал величия для Израиля не развился очень от идеала, занимавшего воображение язычников. Представляя Мессию в возвышенной форме униженного и презираемого раба, пророки показали миру свет‚ который не освещал их самих, и это так верно что, как мы заметили вначале, добровольное уничижение Христа оставалось для самих верующих камнем преткновения. Это-то и смущало даже самого Крестителя, когда, видя‚ что Христос ищет оставаться в тени и окружает Себя простыми людьми, он с беспокойством сказал Ему: «Ты ли Тот, Который должен прийти; или мы должны ждать другого?“ Замечателен ответ Христа. Напомнивши, что возвышенный признак Его Божественной миссии заключается в проповедовании Евангелия бедным, Он в нескольких словах обрисовал возвышенные обязанности предвестника и указал, что Иоанн Креститель никогда сам не имел признаков земного величия и хочет чтобы Христос заявил Себя таковыми.
«Имел ли человек, на которого вы ходили посмотреть в пустыне, – сказал Он толпе, – пышные одежды, поражающие глаз? Нет, это признак, по которому узнают царедворцев; наполняющих передние королей. Однако ж, Иоанн Креститель был выше всех пророков (Лук. 7:23, 25). Глубокая мысль, которую ученики Его даже не поняли, потому что до конца они мечтали о пурпуровой одежде, о короне и жезле для их Учителя; за несколько часов до Гефсимании они спорят о первых местах в царстве, которое их чисто плотская натура рисует в будущем в форме чудных видений.
Итак, можно утвердительно сказать, что Христос открыл человечеству совершенно новый идеал величия и совершил в этом порядке вещей неизмеримо большой переворот‚ полагая такое простое начало: „Сын Человеческий не пришёл для того, чтобы Ему служили, но для того, чтобы служить“.
Прежде, чем развить эту мысль, я хотел бы рассеять сомнение, которое возникло, вероятно, у многих из слушающих меня. Они задают себе вопрос, неизвестно ли было в мире, который мы называем языческим, до христианства – величие добровольного унижения, как, например, они указывают на Будду, В самом деле, нам нужно остановиться на этом, ибо было бы преступно, в интересах религии, не признать одно из самых крупных религиозных событий, породивших религию, которая до сих пор имеет огромное число последователей. Я искренно сознаюсь, что буддизм представляет нам в лице основателя его трогательный тип человека, который, будучи великим, отдал всё; будучи бедным, сделался богатым и тогда задался собственным уничижением, как целью своей жизни.
Мы не будем рассматривать того, насколько эта история верна, или она не более как легенда, выдуманная гением индусов, – сущность не в этом, ибо так или иначе перед нами новый идеал, истинный характер которого мы и должны очертить. Я ничего не хочу отнимать у буддизма из того, что он имеет оригинального и захватывающего душу; я признаю, что он возбудил энтузиазм к уничижению и прославил его; с этой стороны он идёт в разрез с идеями, господствовавшими в древнем мире. Но между мыслью, которая ею внушаема, и мыслью, выраженную Христом в, словах взятого нами текста, я принуждён признать громадную разницу. Зачем уничижается Будда? Вследствие утомления, ненависти к существованию, влечения к ничтожеству, увлечения учением, по которому всё стремится к исчезновению. Из этого убеждения необходимо вытекает презрение ко всему видимому, бесстрастность в страдании, стремление к нирване. А зачем Христос уничижается? – Чтоб служить человечеству, т.е. чтоб его поднять‚ спасти и возвратить ему жизнь вечную. Из этого убеждения должны выйти победа над злом и непоколебимая надежда. В действительности, две религии, одна перед другой, два мира, один засыпает в ночи без пробуждения, другой весь освещён великолепием дня без конца.
Следовательно, я имею право утверждать, что Христос преобразовал нравственный идеал, сказавши: „Я пришёл служить“.
Он, не ограничился там, что Он высказал этот принцип, Он жил, следуя ему. Он служил Богу Сам непосредственно и посредственно в лице Своих братьев. Этим духом проникнуты все Его мысли, слова и дела. Он служит, уча, ибо, утверждая истину исключительным и величественным образом, Он мал с малыми, сопоставляя свет с их скудным пониманием, вынося их ограниченность, медленность, предрассудки, их грубые чувства, недостаток веры. Он служит, действуя там, куда Бог, послал Его, не спрашивая Своей собственной воли, не стремясь к успеху, но к послушанию; тратя, по-видимому, при пустом зрелище в неблагодарном посланничестве, самые лучшие сокровища учения, которые когда-либо имел мир, Он служит, в собственном смысле этого слова, накануне смерти; опоясывается полотенцем, принимая на себя, обязанности раба, и последнего из всех, когда Он умывает ноги Своих Апостолов, между которыми и Иуда. Картина восхитительная, и мы не знаем чем нам больше восторгаться: уничижением Учителя, или блестящим доказательством уважения к человечеству в его представителях, самых бедных и самых несчастных. Он служит, наконец, в Своей предсмертной борьбе, в Своих жестоких мучениях, ибо нет ни одного, которое не перенёс бы Он из-за других. „Он был послушным даже до смерти“ (Филип. 2: 8) — пишет Павел „Он грехи наши Сам вознёс телом“ (1 Петра 2:24), пишет, в свою очередь, Пётр. Таким образом, крест был самым лучшим объяснением глубокого выражения: ‚,Самый больший тот, который служит“. Было бы, однако же, странно требовать, чтобы этот принцип восторжествовал тотчас. Но, несмотря на все усилия крайнего эгоизма находить величие в своём „я“, а счастье в разнообразных формах удовлетворения и служении ему, в самом сердце христианских народов, идеал, открытый миру Христом‚ восстаёт перед нами и судит нас, а человеческая совесть‚ на следующий день после постыдного ослепления и заблуждения, признает, что больше величия в том, чтоб служить, нежели, чтобы самому быть предметом услужения. Да, несмотря на софизмы, которые затемняют нашу нравственную атмосферу, я утверждаю, что теперь величие человека не измеряется больше числом тех, которые ему служат, но числом тех, которым он служит. Мы можем допустить и поклоняться эгоистичной власти, но, по отрезвлении, мы её презираем, каковы ни были бы её слава и её престиж; мы сохраняем наш истинный восторг в отношении человека, который отдаётся другим и служит им до конца. Даже вне религиозного идеала, сознание или совесть современников добровольно склоняется перед ним. В этом отношении прогресс несомненен, хотя в другом мы отстали. Мы сознаем меньше, чем прежние поколения‚ Божественную святость, действие греха; но когда дело идёт об оценке нравственного величия, мы предоставляем, без всяких колебании, первое месте тому, кто жертвует собой. Герой дикого племени тот, кто одним жестом может приговорить к смерти, и кто украшает свою палатку окровавленными головами неприятелей; герой, которым восторгались многие, даже христианские народы, представляется в образе грубого завоевателя, располагавшего полновластие жизнью миллионов себе подобных; мы — против этого унизительного восторга и думаем, что как бы человек ни был велик в своей славе, но когда мы замечаем‚ что единственный двигатель и советник его был эгоизм, мы не считаем его великим. Ещё раз скажем: велик тот, кто служит. Герой для нас врач, который, не колеблясь, идёт на борьбу со смертельной эпидемией; учёный, который отдаёт всю свою умственную силу для того, чтобы обогатить человечество новым открытием, новою истиною; гражданин, жертвующий своею жизнью для спасения своего отечества. Если хотят измерить расстояние, которое отделяет настоящее от прошедшего, сравните, с одной стороны, Кортеца и Пизара, покоряющих Мексику и Перу и носящих с собой крест и жестокости, а с другой Ливингстона, проникшего без оружия в центр Африки и поражённого смертью в тот момент, когда он молился о тех черных, которых он только что вырвал из плена и невежества; чрез служащих человечеству только в этом духе придёт‚ царство Божие.
Кто бы поверил, однако, что великое учение Христа, после того, как оно было перетолковано иначе, подвергалось часто нападкам. Придавали слову „служить“ недостойный смысл, и наша обязанность сказать о нём, чтобы обсудить его. В виду того, что Христос резюмировал Своё деяние этим словом, утверждали, что Евангелие есть учение о работе. „Посмотрите на Апостолов, – говорили, – они верны духу Своего Учителя, они преклоняются перед Цезарем, они хотят, чтоб почитали власть, они не касаются невольничества“. „Евангелие, – говорит
Мишеле, – это слабый свет луны, освещающий заход древнего мира и учение о покорности, полной безропотности, самое большее о приятной мечте. То, что вы называете древом жизни, есть ни что иное, как манценила – дерево с ядовитыми плодами, которого тень навевает сон и смерть.
Таким образом, мысль Христа была не понята, два или три извращённых текста – вот чего достаточно, чтобы судить о таком важном деле. Но это краткое обвинение, преисполненное неведения и пристрастия, ничуть не поколебало Евангелия.
Насколько нужно быть ослеплённым, чтоб обвинять в рабстве Того, Который перед Иродом, перед Пилатом, перед толпой, перед всякою – властью, был непоколебимым свидетелем истины; Того, Который добровольно поставил Себя на место притеснённых, чтобы их дело сделать Своим; Того, Который нанёс удар невольничеству в самом его сокровенном корне, утверждая равенство всех людей перед Богом. Правда, что ни Христос, ни Апостолы, после Него, не проповедовали ни революции, ни социальной войны, и что, при Нероне даже, Павел писал христианам: „Будьте покорны“. Но была ли это слабость, или трусливая безропотность ? Чтобы утверждать это, нужно совсем не знать той могучей жизни, которая кипела в душе первых учеников, и которая потом вскоре перевернула весь мир в самом его основании. Осмеливаюсь сказать, что возмущение для них была вещь сравнительно лёгкая. Восстания рабов были очень часты. У христиан всегда были поводы к тому, чтобы произвести самое сильное восстание. С их учением о равенстве и справедливости им стоило только сделать воззвание ко всем обиженным, в следствие бесчисленных жестокостей и притеснений для лихоимцев. Бунт был бы очень велик, поток крови покрыл бы мир; но насилию отвечало бы насилие, угнетатели отомстили бы и мир был бы все более и белье извращённым среди этой бесконечной борьбы. Нет, Христос желал иного торжества, Он хотел победы ума над оружием, милости над силою, Бога над цезарем. Он утвердил новую власть – совесть, и, на окровавленном песке амфитеатра, Он сделал повелителями, в нравственном смысле, простых и, по своему положению, невысоких, которые затем призваны были сделаться воспитателями и руководителями человечества. Вот предполагаемое рабство Того, Который сказал: „Я пришёл, чтобы служить“.
Но если Христос и Его верные ученики не заслуживают этого упрёка, то Церковь, нужно согласиться, заслуживала его часто. Религия может породить рабство, и она делала это всегда, когда политика в ней заменяла веру, и Церковь служила людям, чтобы пользоваться их услугами. Известная картина искушения повторялась во все времена, «я Тебе отдам все сии царства и славу их, если Ты преклонишься предо мной“; преклонишься – это значит: поклоняться богатству, силе числу, успеху; это значит прибегать к средствам, которые не одобряет Евангелие, чтобы лучше обеспечить победу истины. Когда Церковь имела своим старшим сыном Константина, Филиппа 2, Людвига 14, сколько было для неё соблазна для раболепства, чтобы только, как можно более, владычествовать. На одного Иоанна Крестителя, на одного Иоанна Златоуста, вещавших истину без смущения даже пред лицами, которые им покровительствовали, сколько приходится притворных проповедников, изменивших ей! Сколько сдавшихся совестей! Сколько лицемерия и лести! Все христианские общины должны, в этом отношении, исповедаться в своём унижении и стыде. За всё это мы расплачиваемся теперь. Из этих слабостей, из массы этих ошибок, из тесной связи деспотизма и веры произошёл известный, столь распространённый, предрассудок, который резко отделяет свободный ум от ума религиозного.
Если бы нас спросили о секрете, чтобы в служении нашем не было никакого раболепства, мы ответили бы, что этот секрет заключается в служении Богу, в служении людям. Сначала Бог — вот иерархический порядок, вне которого — только заблуждение. Но нужно служить людям так, чтобы любовь к Богу никогда не была приносима в жертву.
„Моя пища есть творить волю Пославшего Меня и совершать дело Его“ (Иоан. 4: 34). Оттого Он никогда не служил человечеству в его ошибках, страстях, лжи, в дурных стремлениях, но служил единственно лишь тогда, когда человек был бессилен и страдал. Так как Он любил людей в Боге, то поэтому Он сопротивлялся им открыто и брал верх над ними, не боясь ни их смертельной ненависти, ни их презрения. В этом духе действовали все великие свидетели вечной истины, начиная с Моисея, сопротивляющегося каждый день народу, которого он освободил, и обязанного выносить его неблагодарности, низости, – до Ап. Павла, открывающего нам свои обманутые надежды в таком глубоком и прочувствованном слове: „чрезвычайно Любя вас, я менее любим вами“(2. Корин. 12:15). Часто нужно служить людям против их желания, пренебрегая их ложными суждениями, их гневом, помышлял лишь о служении Богу. Эта мысль не только предохранит нас от всякой несправедливой уступки их страстям и заблуждениям, но только она и спасёт нас от скептицизма и потери энергии. Не лёгкая вещь – любить и, должным образом, служить человечеству. В виду многих ложных суждений, предрассудков, мы нередко готовы сказать: ‚,к чему все это?“ История нам открывает одно очень грустное обстоятельство, что часто люди, которым человечество поклонялось, презирали его самым ужасным образом. Нет ничего легче, как припомнить слова Фридриха 2, Вольтера, Наполеона (не говоря уже о современных гениях), в которых заметно кровное презрение к ближнему. Эти могучие наблюдатели так хорошо поняли секрет, как покорять себе людей, что представляют себе людей неспособными сопротивляться известным влияниям; каждый человек, выражаясь грубо, продаётся по своей цене, и, не заходя далеко, нужно сказать, что, вообще, трудно верить в нравственное достоинство человека, если не думать при этом о Боге, Который создал его, печется о нём и готовит ему великую будущность. Когда видишь в каждом человеке душу, на которой Бог начертал Свой образ, и которую Он хочет спасти для вечной жизни; тогда приходишь к убеждению, что стоит того, чтобы служить ей, даже, когда она является перед нами в лохмотьях бедняка, или в арестантской одежде наших темниц. Никто не знает, что существо, как бы оно по виду несчастно ни было, не предназначено опередить вас вскоре в Царстве Небесном.
Служить – это глубоко отличительная черта дела Христа. Из этого слова, которое для обыкновенного человека выражало унижение, Он составил Себе славу и средство, которым Он покорял сердца. Но, мы уже объяснили выше, этот идеал был так мало понят, что в продолжение целых веков о нём почти не знали. В продолжение веков церковь царила, а теперь обобрана и смотрит на такую власть враждебно. Не в привилегиях, но в её правах хотят отказать этой власти и объявляют, что тот день приближается, когда, лишённая все боле и более оскудевающей поддержки, она принуждена будет покончить своё существование.
А я скажу врагам церкви, воображающим, что будущность её зависит от человеческой поддержки: „разубедитесь!“ Если вы во всём откажете, одна вещь остаётся, которую вы не можете отнять от нас, это святое право служить, служить вам самим, служить этому миру, который вовсе не может обойтись без нас!
Обязанность эта, братья, необходима всегда! Чтобы она сделалась бесполезною, нужно, чтобы не существовало более смятений совести, разбитого сердца, неутешных жизней, ни разлада, ни смерти! Так ли это? Меньше ли страдания, чем прежде? Меньше ли раненых на поле битвы, куда приходит сражаться каждое поколение по очереди? Разве, не слышно болезненных криков и отчаянных воплей умирающих?
Нет! не существует силы в свете, которая могла бы помешать церкви прийти на помощь им, и если она может служить – служить, как её Учитель, – её будущность обеспечена, и её победа верна! Торжествующая, она заслужила хулу народов; униженная, она будет благословлена! В уничижении, которое ей подготовляют, она найдёт вновь своё могущество. Для церкви, как для её Учителя, служить — значит: царствовать!
